В Санкт-Петербурге, в музее М.В. Ломоносова по сей день можно увидеть уникальный экспонат — первую в Восточной Европе механическую вычислительную машину, созданную белорусским мастером Евна Якобсоном в городе Несвиже, в промежутке между 1740 и 1770 годами… Как это было? Попробуем представить…

Разговор с гетманом

…Молодой часовщик и ювелир Евна Якобсон, кутаясь в кожух и освещая себе путь большой свечой, торопливо шёл по мощенной камнем узенькой тёмной улочке, освещённой редкими факелами. Зачем его так срочно вызвал к себе сам гетман Михаил? Об этом можно было только догадываться.

На мосту дежурил патруль кадетов. Но к ним уже бежал из замка одетый в черное человек — помощник камердинера. Евна сразу узнал его, так как часто бывал в богатой библиотеке замка, где можно было найти великое множество трактатов по математике и другим точным наукам.

‑ Пан Якобсон ? —спросил служитель и не ожидая ответа, увлек Евну в замок. ‑ Нас ждут: сам гетман велел немедля вас отыскать. А он ждать не любит.

О крутом нраве Михаила Евна слыхал немало. Гетман исключительно нежен бывал только с дамами, а в делах и в бою прослыл жёстким и даже жестоким. Может быть, поэтому на его штыках и вернула себе власть в Речи Посполитой потерявшая было влияние династия Августов.

Сейчас Михаил бывал в Несвиже редко — много времени проводил в Варшаве. Но теперь благодаря его усилиям этот, ещё несколько лет назад совершенно разрушенный, город обрел новую жизнь. И все потому, что Радзивилл буквально не выезжал за его пределы, руководил восстановлением зданий, строительством. Тогда-то Евну Якобсона впервые и пригласили на прием к гетману. Он, в составе группы немногих удостоенных внимания владыки молодых мастеров, должен был оказать помощь в строительстве суконной мануфактуры. А что же сейчас? И почему позвали его одного? Мастер терялся в догадках.

Семья Якобсона переехала в Несвиж через десять лет после того, как шведы покинули разрушенный ими замок. В результате войны, Несвиж лишился большей части населения и жилья, которое сгорело в результате пожаров. Город отчаянно нуждался в рабочих руках, в мастеровых и ремесленниках, которые оказали бы помощь в его восстановлении. Была здесь работа и для отца Евны — ювелира Якова. За несколько лет он обучил мальчишку всем тонкостям своего мастерства, а часовое дело способный парень освоил сам, наблюдая за работой часовщика из соседней лавки.

После холодных сквозняков в коридорах, приемный покой гетмана, насыщенный теплом каминов, показался продрогшему мастеру райским уголком. Фрески и витражи были ещё не закончены, поэтому часть помещения была завершена грубой тканью, из-за складок которой пробивался свет — мастера работали над восстановлением Несвижского замка день и ночь.

Полог ткани сдвинулся? и в центр зала стремительно вышел мужчина в чёрном бархатном камзоле. Это и был Михаил Радзивилл, великий гетман литовский. Все присутствующие, включая Евну, сняли шапки и низко поклонились, а Михаил, безошибочно выделив взглядом Якобсона, жестом пригласил его подойти поближе.

‑ Так вот ты каков, наш мастер! Пойдем-ка ко мне, рыбонька, побеседуем, — дружелюбно сказал он.

В палатах гетмана царила тишина и полутьма. Михаил широким жестом пригласил мастера за огромный резной дубовый стол. Сам он сел рядом, сдвинув в сторону ворох бумаг и перо с чернильницей. Зашуршали занавески и из соседних покоев тихонько вышла красивая юная женщина в длинном платье, с аристократически бледным лицом. У ювелира сильнее забилось сердце — никогда он подобной красоты не видел. Не глядя на Евно, улыбнувшись, дама грациозно наклонилась и, поцеловала Михаила в щеку. Помедлив, чтобы получше разглядеть гостя и дождавшись одобрительной улыбки Радзивилла, она вышла. Это была великолепная Анна Луиза Мыцельская, дочь познаньского каштеляна Мацея Мыцельского, вторая супруга Михаила.

  — Ты, Евно — мастер, знаток наук, много работаешь в моей библиотеке, сам учишься, многое уже сделал и придумал, помог нашему городу — молвил Михаил.  — Вот скажи, мне, как сделать Несвиж значимым, чтоб если и не лучше Варшавы, то чтоб уж точно не хуже был. Чтоб науки и искусства здесь были, да торговля, чтоб знали нас везде и говорили о нас?

 Евна задумался.

— Так немало уже сделано господин, работают мануфактуры, есть у нас гостиницы, рынки, торговля и даже театр, чего на многие сотни верст до самой Варшавы и в помине нет…

 — Видно, мало этого, — продолжил мысль Евны гетман Михаил. ‑ Нужно что-то ещё, что-то своё, у нас созданное, полезное и роскошное. И чтоб люди знали об этом и приезжали к нам поглядеть-поучиться из далекого далека, чтоб богачи себе дома покупали. Тогда и станет Несвиж городом великим, не вёрстами, но делами своими. А вот ты, мастер, мог бы сделать что-то великое, чего нет вокруг на тысячи вёрст?

Не ответил Евна на этот вопрос, испугавшись совершенно. Чего хочет от него гетман, он не понял.

 — Слыхал я, — снова вкрадчиво начал свой монолог властитель, ‑ что французы сделать сумели такую машину, которая сама считает числа и большие и малые. И делает она эти расчеты быстро и безошибочно. Вот ты, с математикой, я слышал, знаком отлично, механику знаешь, в совершенстве, ювелирным мастерством овладел и руки у тебя золотые. Смог бы ты французов превзойти?

Ни про машину эту, ни про аналогичные устройства Яков ничего не знал. Но ответить отказом гетману, который мог казнить и миловать одним движением руки, было просто опасно. Как минимум, можно было получить сотню плетей, лишиться хорошего заработка и потерять доступ к драгоценной библиотеке. О максимуме и думать не хотелось. Поэтому, мастер лишь кивнул, опустив глаза под жёстким, пытливым взглядом всесильного аристократа.

Домой он пришел в тяжких раздумьях, и не глядя, брякнул о стол увесистым мешочком с золотыми монетами. У супруги Марты округлились от удивления глаза, но вопросы задавать она побоялась, зная, куда ходил Евна.

В последующие дни она вообще редко видела мужа, который сутками пропадал в библиотеке Радзивиллов. Только однажды он позвал её — помочь с уборкой будущей мастерской, которая была выделена ему в подвале местного доминиканского монастыря, по приказу гетмана Михаила.

Чудо-машина

Евна тщательно изучил всё, что было известно о таинственных счетных машинах. Кое-как, с помощью проезжего монаха из Европы, переведя несколько французских французских трактатов, он узнал о математике Паскале, его трудах и изобретенной им счетной машине. К сожалению, там была только общая информация, безо всяких схем и чертежей.

Мастер написал гетману прошение с просьбой направить его в Варшаву, побывав в которой он составил новое прошение – с обширным списком необходимых ему очень дорогих и редких инструментов и материалов,  просил выделить ему помощников. Гетман Михаил не скупился и приказал все оплатить.

Что-то из необходимого удалось купить в Несвиже, но многое пришлось заказывать купцам, путешествующим по Европе и Азии — тонкие и острые резцы и пилы для работы с металлом, брусочки меди, цинка и олова, которые обошлись Евне чуть ли не по цене золота. Потом была первая плавка меди в глиняной печи, сложенной прямо в мастерской, в результате которой мастер и его помощники получили прочную и износостойкую латунь для своей машины.

В результате длительной ковки, обработки резцами, шлифовки и сверления, грубые отливки из латуни обрели необходимый вид и форму. На корпус машины была нанесена гравировка с цифрами, мастер с помощниками отковал специальные маленькие пружины, валы и диски. На всё это ушло несколько лет.

За все это время гетман посылал за Якобсоном лишь однажды. Мастер явился к властителю с ворохом бумаг, чертежей и схем. Но мысли Михаила Казимира блуждали далеко отсюда — в последнее время его занимали дела в Варшавском сейме, и тому были серьёзные причины. Аристократической элите могучих соседей Речи Посполитой, России и Пруссии, не нравилась царившая на территории страны «шляхетская вольница», которая, по их мнению, привела к поражению Польши в Северной войне. Слабость королевской власти провоцировала аппетиты растущей российской империи, верха которой отлично помнили обиду, нанесенную, пусть и вынужденным, но все же предательством Августа второго, заключившего за спиной России союз со шведами. Понемногу назревала буря.

Однако гетман внимательно выслушал мастера и ознакомился с его разработками. Он велел поторопиться — новой разработкой уже заинтересовались в Варшаве.

Евна выяснил, что арифмометр Паскаля умел только складывать – и делалось это при помощи колесиков с обозначением цифр и с зацепами: одно колесо, полностью прокручиваясь, от единицы до девятки, сдвигало следующее. То есть, если вы, допустим, к шести прибавляете пять, то крутите первое колесико шесть, а потом пять раз, попадаете снова на единицу, а второе колесико за это время делает один оборот — на циферблате будет 11.

Незнакомый с цилиндрическим арифмометром немецкого математика и механика Годфрида Лейбница, а также со сложным деревянным устройством итальянца Джованни Полени, Евна попытаялся усовершенствовать простейшую конструкцию Паскаля, которая позволяла выполнять только сложение. Он сделал прямоугольный ящичек-шкатулку из латуни, в котором разместил механизм, но не с шестью, как у Паскаля, а с девятью разрядами. С помощью этого арифмометра можно было не только складывать, но также и вычитать, умножать и делить ‑ и имела машина не пять, как у арифмометра Паскаля, а девять разрядов. Механизм был построен на остроумной и уникальной схеме на пружинах, дисках со штырьками вместо шестерен, и подпружиненных зубчатых гребенках. Он приводился в движение специальным ключом.

При вычитании колеса с разрядами просто вращались в другую сторону, передавая недостающие разряды от старшего к младшему. Умножение выполнялось путем последовательного сложения множимого необходимое количество раз, причем количество сложений фиксировалось автоматически. Деление, соответственно, выполнялось путем последовательного вычитания, также с автоматическим учетом количества вычитаний (так определялось частное).

Промежуточные результаты фиксировались с помощью отдельного набора дисков, не связанного с остальным механизмом. Для удобства умножения, на панели машины были выгравированы специальные дуги с удобно и понятно размеченной таблицей умножения. Гравировка верхней панели содержала полную информацию о производимых вычислениях, включая разрядность каждой цифры.

Пружинный механизм и гребенки были заимствованы из часового механизма и позволяли выполнять вычисления, не устанавливая рычажки машины обратно после каждого действия —  они защелкивались в начальное положение автоматически. Сборка вычислительной машины тоже была ювелирной — каждая деталь была тщательно размечена, вплоть до указания разрядности чисел, с которой работает та или иная деталь. Миниатюрные ключи для ввода операции идеально входили в гнезда, так что их невозможно было погнуть или сорвать в результате торопливых вычислений. Механизм, снабженный рычагом, роль которого играл ключ, практически не требовал усилий для ввода данных, чем грешили первые арифмометры.

И вот, спустя годы, работа наконец была закончена. Машину показали великому гетману и он, в присутствии всего двора, в теперь уже роскошно отделанном зале с великолепными картинами, фресками и  шикарными витражами в окнах, горячо поблагодарил мастера за его творение. Затем Михаил выступил с пламенной речью, в которой говорил о Несвиже и о его великом будущем. А Евно (о чудо), удостоился улыбки прекрасной Анны-Луизы.

Радзивилл выкупил у ювелира его вычислитель за большие деньги, несмотря на то, что он уже потратился на создание этого шедевра техники. Машину долго и активно использовали и сам Михаил Казимир, и его финансисты, благо, устройство было не только великолепного качества, но и чрезвычайно надежным в работе.  Вычислитель демонстрировали всем гостям Михаила Казимира, а также богатым купцам и ученым, приезжавшим в город. Слава о машине и о славном правителе города Михаиле Казимире разнеслась по всему свету…

Накануне трагедии

Однажды, спустя несколько лет после описанных событий, промозглой, холодной осенней ночью, как и когда-то в первый раз, Евно приказали явиться к гетману. Он с неохотой покинул свои покои в огромном доме напротив Ратуши и торговых рядов — одном из самых шикарных несвижских особняков, построенном здесь со времен окончания Северной войны. На первом этаже дома теперь были его процветающие мастерские — многие богачи заказывали у известного мастера различные изделия: часы, дорогую утварь, украшения. Якобсон обзавелся слугами и необходимым количеством работников.

Собственная коляска с лошадью в мгновение домчала Якобсона до замка Радзивиллов. Охрана, состоящая из хмурых офицеров местного гарнизона, пропустила знатного гостя без лишних вопросов.

Михаил Казимир встретил мастера, лёжа в постели. В последние годы он сильно болел —тяжелая и аскетичная военная молодость наложила тяжкий отпечаток на его здоровье. Рядом хлопотала расстроенная Анна-Луиза, едва взглянувшая на визитера. Гетман, проследив восхищенный взгляд ювелира, жестом отослал супругу и слуг.

 — Красива Анна? — спросил он, пронзительно глядя на мастера. Евно молча кивнул, снова, как в молодые годы оробев от тяжелого взгляда гетмана, казалось, пронзавшего его насквозь.

 — Что с ней будет, когда я умру? — хмуро молвил Михаил Казимир, опустив глаза. Потом, он уже спокойнее взглянул на Якобсона.

 — Вот что, рыбонька — ты хороший мастер, уезжай отсюда подальше, в Речь Посполиту, продавай всё, что есть. У меня в Лодзи знакомый епископ, я передам ему письмо — он поможет тебе устроиться и обеспечит всем необходимым. Если нужны тебе деньги — я помогу тебе, пока жив, в замок нужны большие часы, сделаешь их — щедро заплачу...

Глаза Евны округлились:

 — Как же так, владыко, у меня здесь дом, семья, дело моё, что деньги мне приносит. Как же всё это бросить? Да и работы в городе ещё столько, что для меня, моих детей и внуков хватит. Ведь вы же говорили о великой судьбе Несвижа…

 — Не выйдет ничего — прервал его Михаил. — Не хватит наших сил и жизней наших, чтоб сохранить Несвиж и умножить славу его. Кончился наш покой. В Варшаве уже командует русский посол, князь Репнин. Но этого русским мало — они с пруссаками хотят Речь Посполиту надвое поделить. В окрестностях Несвижа уже вовсю лазутчики русские шныряют — выведывают, сколько пушек у нас в замке, какой гарнизон. Может через месяц, а может, через год будут здесь русские войска, и разорят они всё дотла! Возможно, меня уже на свете не будет, — грустно сказал он. — Тем лучше, видеть падение Несвижа, которому отдал свою жизнь, мне ни к чему. Но я хочу, чтобы ты и все мои мастера жили и творили дальше.

Евна буквально окаменел от таких новостей. В трактирах заезжие купцы говорили, конечно, разное, были и новости плохие, но войны здесь никто не ждал.

Гетман устало прикрыл глаза — аудиенция была окончена.

Уезжать Евно пришлось — с одной стороны, гетман не шутил и знал, о чем говорит, с другой — ослушаться его было нельзя. Попрощаться с Михаилом Евно не позволили — гетмана мучили боли, и ему было не до гостей. Ювелир простоял у дверей покоев до вечера, мусоля в руках шляпу. В один миг ему даже показалось, что в окне мелькнул прекрасный лик Анны-Луизы…

На следующий день он уехал.

На вечные времена…

Вскоре гетман умер. А спустя два года в Несвиж ворвались русские войска. Замок и город были разграблены, ценности — конфискованы. Многие жители погибли. Семья Радзивиллов, благодаря предусмотрительности Михаила, заблаговременно выехала. Русские солдаты брали Несвиж ещё несколько раз — в 1768, 1792 и в 1812 году. В последний раз они жестоко пытали дворецкого Радзивиллов, и тот выдал местоположение сокровищницы аристократов. Её реквизировали, а часть (60 пудов ценностей) — разграбили. Существует легенда, что сокровища ещё где-то спрятаны…

Прекрасная Анна-Луиза бежала в Прагу, где и зачахла в одиночестве через десять лет. Род Радзивиллов, конечно, не прекратил на этом существование. Сын Анны Иероним стал известным польским государственным деятелем, женился на немецкой принцессе, у них родилось четверо сыновей. В итоге, Иероним даже вернул себе Несвижский замок. Правда, ненадолго.

Часовщик и известный ювелир Евна Якобсон спокойно дожил свой век в тихой Лодзи, где в костеле, в местечке Гнезно до конца 19 века хранилась ещё одна его работа — великолепная золотая чаша с роскошной гравировкой, изготовленная им в 1786 году. Позже её благополучно украли.

А вот его вычислительной машине была суждена долгая и счастливая жизнь. И по сей день её можно увидеть в Санкт-Петербургском музее Ломоносова. На ней имеются надписи на польском и немецком языках — Mechanische Rechnungs Mashine Mechina Mechaniszna do Rachunku — механическая счетная машина. Также имеются следующие надписи — Zu der Aufgabe des Addirens, Subtantirens, Multiplicirens, und Devidirens von den Nummer Eins biz kann man hier in der Bruchen zertheilen (для задачи сложения, вычитания, умножения и деления от числа один до тысячи миллионов, и остающееся от деления можно здесь же расчленить на дроби) и Erfunden und verfertigen von dem Hebreer Jawna Jacobson, Uhrmacher und Mechanicis in der Stadt Nieswiez in Lithauen, Gouvernement Minsk. (изобретена и изготовлена Евной Якобсоном, часовым мастером и механиком, в городе Несвиже Литвы, Минское воеводство).

Эдуард ТРОШИН

Несвиж-Минск, октябрь 2014 г.